Книги и культура

Действительно ли произведение Шекспира о ревности?

Опоздала на один день, но что есть календарная точность, когда у нас впереди вечность?

«В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил. Мама, сёстры и товарищи, простите — это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет».

Там-там-тарам-там-тарам-там: весь день в голове играет вальс из «Иронии судьбы…»

27 ноября — важный день в романе «Идиот» Фёдора Достоевского. Рассказываю, почему.

Следом за рассказом о том, как Толстой ругал стихотворение Пушкина, разбираю отрывок из «Евгения Онегина» — «Зима!.. Крестьянин, торжествуя…»

Лев Толстой был суровым критиком, а с годами дотошность и строгость дошли до брюзгливости: под горячую руку попадали Шекспир, чеховские пьесы (хотя прозу Антона Павловича граф любил) и даже Пушкин.

Обзор биографии одного из важнейших британских писателей XIX столетия

Дней бык пег. Медленна лет арба. Наш бог бег. Сердце наш барабан. Я читаю агитационные стихотворения Маяковского середины 1920-х годов, и в области солнечного сплетения ощущаю холодок. «Комсомольская» на смерть…

Дочитала роман «Тридцатая любовь Марины». Блестящая задумка: в андроповские застойные годы одна московская девица не может найти выхода своим страстям и, попробовав на вкус диссидентство, музыку, пьянство и разврат с…

Прочитала бегло статью Писарева о тургеневских «Отцах и детях». Цитирую заключительную часть: Что делать? Жить, пока живется, есть сухой хлеб, когда нет ростбифу, быть с женщинами, когда нельзя любить женщину,…

Если бы мы полетели в космос уже в 1920-х, велика вероятность, что Владимира Ленина запустили в хрустальном гробу за стратосферу и он, с восковым лицом и закостенелыми привязанными к телу…

Посмотрела Leave the World Behind. Как же хороши Джулия и Махершала. В очередной раз подумала, что эти двое не снимаются в барахле. Фильм, не претендующий на высокий стиль, но интересный…

Сегодня перечитала тургеневский рассказ «Муму». Герасим — подневольный и крепкий как богатырь человек, топит любимую собаку по приказу барыни, но (вот удивительно!) не возвращается к ней, а уходит в деревню.

Читала на днях «Дьяволиаду» Булгакова. Гул турбин, стюардессы разносят по салону воду, а я вместе с делопроизводителем Коротковым бегаю по учреждениям с абаракадабристыми названиями вроде Начканцуправделснаб и Спимат.

Посмотрела комедию с Марго Робби о зазеркальном мире Барбилэнда и снова подумала о кризисе массового кино.

Антон Чехов — автор, который даёт читателю повод для рефлексии, зовёт заглянуть в себя и задаться неприятным вопросом: «А так ли я правильно живу?»

Октябрь задувает сопливым ветром в подворотни, и душа, как это и полагается осенью, начинает требовать нот проникновенных, интонаций надсадных. Я смотрю в окно: листья прощаются с деревьями, это уже не багровое и пурпурное кружение вальса-бостон, а спотыкающиеся шаги уставшего танцора. Но на то сейчас и октябрь. У бульваров вид голый, нищий, сирый.

Утром слушала Стравинского — «Фейерверк» 1908 года, после которого Дягилев и Фокин заинтересовались молодым композитором и пригласили его написать музыку для балета. Последний через два года прогремит на сцене парижского театра Гранд-Опера под названием «Жар-птица» и упрочит славу русского танца, воплотив в себе безумие, сладострастие и роковую неотвратимость народных сказок.

В знойный южный полдень сложно отыскать занятие более мучительное, чем чтение картасаровской «Игры в классики». Мысль — влажная, отяжелевшая, неповоротливая, взбирается на очередной уступ, но срывается, катится вниз и падает…