Милос

Милос — засушливый вулканический остров с редкими клочками кустарников и вечноцветущими бугенвиллеями. Упорные розовые, жёлтые, багровые и белые соцветия знают секрет сохранения красок, недоступный прочим созданиям кикладской Флоры, и стойко переносят и сушь, и зной, и отсутствие заботливых рук садовника.

На этом острове греческий крестьянин нашёл Венеру Милосскую — острогрудую, безрукую, прикрытую складками хитона, застывшую в мраморной неподвижности; здесь же звенит отупляющая жара, которая даже человеку, живущему круглогодично на Бали, покажется пеклом неземного происхождения. Будто на Милосе колесница Гелиоса опять, но уже навсегда, попала в неопытные руки и нет того Зевса, который разбил бы молнией стремительную огненную повозку.

На Милосе солнце по-древнегречески беспощадно к своим детям: они для него нелюбимые пасынки, которых оно прожигает раскалённым лучом, покуда бордовые пятна не выступят на теле, пока из белого всё не станет бронзовым.

Похоже, именно эта климатическая особенность привела к чувству враждебного противоречия, породившего страсть греческих ваятелей к мрамору: он сияет не островным холодом, светит айсбергом; на изгибах бёдер и округлостях грудей муз и богинь стаивают мраморные снежинки.

Греция — ультима туле моего списка географических вожделений: я должна была увидеть её ещё в 2020-м, но вирус, и всё последующее (здесь может стоять отточие как в дневнике: подставляй любую катастрофу и беду) эту идею отдаляли и коверкали. Моя любовь оказалась предсказанной, но, как и всякая любовь, которую ты алкал и вожделел столь долго, — обманчивой, нервной и непостоянной.

В 2023-м году нелегко найти на Земле место, где поэзия простых удовольствий не разбилась бы о животы-барабаны пенсионеров, а тишина бухт не была осквернена криком детей. Но даже эти настойчивые помехи не могли поколебать главной особенности (и прелести) островной жизни — безвременья, в которое погружен кусочек земли, утопленный в Эгейском море.

Островная жизнь — это вечно запаздывающий на полвека поезд, и местные жители, будто подчиняясь закону — не записанному и закреплённому печатью, но действующему как явление природы,— слушают в тавернах хиты 1960-х, едят кальмаров — жареных, приготовленных без изысков, как это принято на континенте, и дают своим гостям бумажную карту с заботливо отмеченными на ней местами: тут лучший кофе, здесь лодки, а там — обзорная точка.

Остров благосклонен к ищущим уединения, и главное — не позволить сморить себя солнцу, чтобы добраться до места, где будете вы вдвоём: ты и море.

Море. Море. Почему не в первую очередь о нём? Оно здесь главное, у него особенные права, всё делается ради него и вокруг него. Я схожу по каменистой дороге, она петляет между сухоцветами, пылится, мучнисто оседая на ногах, и вижу краем глаза, как вода заливается между двух скал, наполняет чашу бухты, шипит в ней как игристое вино в бокале-креманке.

Я снимаю одежду, ложусь на песок — прикосновение горячих крупиц похоже на жалящий укус, беру книгу и подставляю спину солнцу. Кожа нагревается и зудит, но я отодвигаю полную близость с морем: соблазн усиливает желание, а терпеливый будет вознаграждён вдвойне. Над скалами повисает тишина. Ещё несколько горячих минут и я окунусь в воду, почувствую знакомое с детства ликование, когда прохладная влага касается тела и ты, оттолкнувшись от дна, бездумно гребёшь вперёд без поиска и цели.