Песня не допета, но не осталось куплета.
Который бы вёл к тебе, а не от.
Кажется, где-то весна не прогрета.
Где-то снова шумит метель.
А у нас ни дождя, ни слезинки,
Над полями повисла жара.
И пиликает в джунглях ситары.
Заунывная горе-струна.
Приезжай ко мне в город,
Посидим за вином,
Послушаем море,
О прошлом вздохнём.
Покажу тебе храмы —
От древних привет,
Провожу тебя в спальню…
А дальше? Нет, нет.
Ты расскажешь о зимах,
О прежних друзьях.
Я — о солнечных бликах
На старых холмах.
И никто и не скажет
И никто не поймёт,
Что усталую душу
Уже не берёт:
Ни рассвет, ни закат,
Ни вино, ни слова.
Ни морская вода,
Ни садов тишина.
Живу на острове,
Вдали от тебя.
Скрип песка под ногами,
Закрутилась волна.
У тебя ветра свист —
Опадает листва.
У меня — ливней стук,
Подступает вода.
Лейся, шумная, заливай.
Камня на камнЕ не оставляй.
Пеной прошлое наполняй,
Вымытый, вымывай, вымывай!
Проститься перед разлукой — искусство,
Сродни тому, как волхвы.
Перед Рождеством приносят дары —
Золото, ладан, смолу.
Только наши дары — это ярость,
Это гнев, в нём не ищут слов.
В нём не шепчут, стоя на перроне, —
Дорогая, ты скоро придёшь.
Вместо нежности напоследок —
Шквал упрёков и град потерь,
Вновь земля отделилась от борта,
Но разлука теперь не зверь.
Он не рвёт нам сердца, не воет.
И не плачет в ночи от любви.
Зверь устал, он уходит на отдых,
Завернувшись в кольцо у двери.
Дождь, не принёсший прохлады,
Объятье, не вызвавшее дрожь.
Это снова нас стало мало,
И растраченных сил не вернёшь.
Это лето двадцать второго,
Это пыль разметалась в углах.
Это снова дошли до края, но,
Не прыгнув, отпрянули прочь.
Я не люблю ночных звонков.
Жена под мышкой дышит сонно,
И снова вынужден я врать:
«Ошиблись цифрами, бывает».
Я не любитель споров, склок,
Но по-иному невозможно, когда
Женившись на одной, ты жадно
Хочешь ту, другую.
А та, другая — жар и бред,
Коктейль на джине, юг, истома.
Она не хочет слышать «нет»,
Она не терпит промедлений.
Она — не счастье, не судьба,
Она не пара, не спасенье
Но отчего-то к ней всегда
Всё сходится как в сновиденье.
Но обладать такой не мне,
Не мне её ласкать, поскольку —
Звенящий телефона шум
Во мне взрывается шрапнелью.
И труся страсти, сжав кулак,
Я снова лгу и, предавая,
Жене как заведённый повторяю:
«Ошиблись цифрами, бывает».
Я помню лето, тени,
Глаза и губы, томный бред.
Течёт в крови вино и воздух душит
Дым терпких сигарет.
Встречаясь, мы бродили по парадным,
Шептали глупости, не спали до утра.
Шумела зелень музыкально,
Казалось, что всё это навсегда:
Без края будет литься нежность,
В груди царапать и стучать,
И никому не нужно будет в поезд
С разбега, торопясь, влетать.
Меж тем, зима. Заиндевели тропы,
Деревья льдом звенят и спят.
Любовь ушла, остался повод.
За кофе, чуть зевая, обсуждать.
Хлопья ледяными комьями
Покрывают мёрзлую траву.
Скольжу, торможу на льду,
Падаю. Пух ледяной рукою гребу.
Колкими морозными звёздами
В землю вонзается снег.
Какими тропинками бродит
Далёкий мой человек?
Нам память о прежнем завьюжило,
За льдами не видно пути.
Как зайца минувшее прошлое
По следу нам не найти.
Допустим где-то через три,
А может, через десять,
Весной, когда в садах раскинется миндаль,
Мы повстречаемся и, снова —
С ума сошествие,
И боль от недостачи,
От невозможности
Тобою
Полноценно
Обладать.
Где-то далеко ты шагаешь по снегу,
Утопая по щиколотки, скользя по льду.
В феврале не бывает рассветов,
Петропавловской крест упирается в мглу.
В то же время, но только на юге:
Пальмы, ветер, морская вода.
Память тела короче чем лето,
Лето в прошлом — его хороню.
В этом слове нет тяги казаться
Перед кем-то сильнее и злей.
Только грусть об ушедшем мгновенье
Только повод казаться бодрей.
Расцветают цветы франжипани,
Над Батуром клубится туман.
Улетает в далёкие дали
Растревоженных птиц караван.
Ты не предел, и не моё начало.
Мы всё закончили, паром уходит в пять.
У каждого осталось много боли,
И мало общего, ну что ж —
И море тоже может обмельчать.
Пошла неделя. Первая, другая,
Под солнцем южным легче забывать,
Но не прощать. Хотя зачем прощать,
Не лучше ли травой забвенья покрывать?
Покрывать.
Покрывать поцелуями губы,
Задыхаться от нежности слов,
Прикасаться, всегда ощущая,
Невозможность тобой обладать.
И пускай отплывают паромы,
Совершают свой каботаж.
Нам в открытое море не выплыть,
Нам от прошлого не убежать.
И снова ночь. И снова мрак.
Я не могу спокойно спать:
Терзает крик красноголовых —
Клокочет петушиных рать.
Серпом луна взрезает темень,
В крестец вонзается спираль.
Бессонница ползёт на гребень,
Обрушивая мыслей вал.
Флаги подняли. Сегодня штормит.
Сижу у окна. Воздух жарок. Томит.
Ветер валит на берег волну за волной,
Но сверху однажды прикажут:
«Постой!»
Гром грянет в последний,
Придёт тишина,
В плоть острова серпом вонзится луна.
По камням, по скалам,
Сминая траву,
Потревожив кизила листву,
Я, раскинувши руки, на берег сбегу.
Живи я в эпоху тугих парусов,
Навстречу бы вышел сонм древних богов,
Но я не в Элладе. Эллинов нет,
Меж сосен лилово занялся рассвет.
Когда-то под тобой и мной
Земля волчком крутилась, помнишь?
И с треском, скрежетом, со стоном
Ломались мачты кораблей,
Влекомых волнами на мель.
Теперь ни кораблей, ни океанов:
Разбился бриг — не счесть потерь,
Команда ночью разбежалась,
А кто остался — тех на рей.
Все ваши Невы за литр морской воды
Я б отдал
Лицо поутру умывал,
Пыль городскую смывал.
Затем парусник бы снял
Семь футов под килем —
И к берегу ночью пристал.
Ел ананасы, рыбачил. О прошлом не вспоминал,
Но однажды знакомый мотив
Изнутри надорвал.
Письма писал
В ящик их клал,
Но, марку наклеить забыв,
Ответа с большой земли не встречал.
Рыдал,
Соль свою с солью морской мешал.
Видел тебя во снах
За руку в них держал.
Нырял, погружался, мечтал,
Невозможно скучал,
В воду концы отдавал,
Молитвой себе повторял:
Когда бы к берегу ты ни пристал,
Не будет как прежде,
Ты всё потерял.
Я вспоминаю, как прошлой весной мы ловили омаров,
И ты жадно, голодно смотрела на мускулы нашего провожатого.
Я не могу винить тебя в холодности,
ведь теперь между нами стерильное равнодушие.
Но если бы я не так поздно понял, что страсть проявляется не только в известных ей формах,
Но также в ссорах и криках ярости,
То, возможно, сейчас мне не пришлось бы искать зазоры и щёлочки между двумя деревянными рамами,
Обнаруживая внутри себя (и вокруг, конечно же, тоже)
Раздирающий в мясо холод,
Потребность в нежности,
Тоску по близости,
Ненасытную жажду обнять тебя и назвать по имени.