***

Дым от папирос тяжело поднимался к потолку и толстыми кольцами обхватывал люстры. В этом сизом сумраке, сквозь который неясными контурами проступает лицо собеседника, К., дрожащей рукой, безуспешно пытался поймать за кисть М.

Пока губы произносят междометия, сращивают их в слова, в тягучие, как карамель, предложения, пока другие губы лепят ответы, цедят вопросы, пока твои руки находят чашку с кофе, а пальцы собеседника чиркают спичкой о коробок, подносят папиросу к губами и выдыхают клубы дыма — сперва зависающие в замешательстве, а затем уверенно ползущие струйкой вверх, происходит что-то несравнимо большее, чем всё то, что наполняет пространство предметностью и физикой.

То, что появляется между людьми, не даёт спать по ночам, превращает потоки дождя в многозначительность, притягивает глаза к глазам, делает прикосновение сладким и болезненным, происходит где-то исподволь и где-то между бытовым течением дней.

Бестолковые разговоры тянутся вперёд, по ним неуверенным канатоходцем скользят шальные мысли, и где-то под толщей всех этих встреч, улыбок, разговоров и весны, появляется что-то, что потом ёкнет, заколет, оборвётся в грудине, если надолго разойтись, уехать в Испанию или Кейптаун, а потом неожиданно встретиться на перекрестье родных улиц и забиться в конвульсиях воспоминаний.

Что-то происходит на внутреннем уровне, и никак до него, до этого уровня, не достучаться.