Опять о Маяковском

Представила Маяковского, стоящего в очереди за колбасой. Стоит, бритую голову пятерней почёсывает, зевает, читает этикетки на изделиях: «Сервелат», «Столичная», «Салями». Стало смешно.

Как можно сочетать «одинокий глаз, идущего к слепым, человека», шевелящий «ногами непрожеванный крик» и «уши оглохших пароходов, в которых горели «серьги якорей» с колбасой, в разрезе которой блестят сочные кругляши жира?

Рифмы у Маяка так плотно вбиваются в голову, так громыхают и кувалдой бухают об железо, что иногда кажется, будто их сделало некое существо, которое не то, что колбасы, хлеба не ело да воды никогда не пило. Не человек, в общем, а машина по переработке образов.

Вениамин Смехов вспоминал: «Как-то Высоцкий после спектакля «Гамлет» говорит: “Пойдем, там Булат (Окуджава) пришел к Любимову”. Я начинаю дрожать: “Этот человек на ангельской высоте, я испугаюсь рядом стоять”. А он говорит: “Нет, пойдем. Ты что думаешь, он будет говорить о поэзии? Нет, он расскажет нам, что ему посчастливилось купить по сниженной цене колготки для Ольги, он приехал из Германии”. И так и было. Живые люди».

И верно. Живые люди, а не монументы с главной площади города. Почаще бы об этом вспоминать.