Честер Беннингтон

Я никогда не понимала публичной скорби. Я никогда не принимала участия в этом повальном драматическом плаче, что обращают люди к певцу, писателю, актёру, другой публичной личности, рано и внезапно для поклонника ушедшей из жизни.

Любимая песня, книга, строка из стихотворения — для меня это всегда сугубо интимная вещь, и я не хочу их ни с кем делить. Я ревную, когда слышу, как кто-то в толпе, в поезде, или из окна, обращённого во двор, читает любимый мною стих, поёт любимую мною строчку из песни, связывает наше незнакомство, соединяет нас, запечатывает сургучной печатью.

И теперь, 22 июля 2017 года, когда мне 26 лет, в крови плещется вино, а мозг разрывают песни Crawling, Runaway, In the end, With you, Easier to run — всё то, что я пела в одиночку, с лучшей подругой, перед экраном телевизора, гуляя по летним улицам Алматы, на дискотеке в лагере, возвращаясь из школы и слушая CD-плеер, я плачу и не могу остановиться.

Я вдруг поняла, что прощаюсь с детством, что фраза «Закончилась эпоха» больше не звучит как клише, что она отражает мою действительность, и что с тысячами людей по всему миру я сейчас делю эти ощущения; эту действительность, воспоминания, которые у многих нас, оказывается, были общими.

Я вспоминаю себя, тебя, всех нас, — слушавших Linkin Park и кричавших с самозабвением партии Честера в песнях, и мне хочется нарастить толстый слой кожи, чтобы не ощущать ту горечь, что я чувствую сейчас. Боже, почему же так тяжело.