Бунт наоборот

Недавно мне показалось, что все вокруг взяли фальшивый радостный тон.

Повод был следующий:

Надежда Кадышева выступит как хедлайнер на празднике выпускников «Алые паруса» на Дворцовой площади. Эсэмэмщик из Собака.ру то ли мастер насмешки, то ли просто болван, написал в подводке: «Завидуем».

История получила продолжение. Я почитала московские и петербургские медиа и выяснила, что всё интереснее. Оказалось, что Надежда Кадышева теперь не певица для бабушек, а поп-звезда и топовый артист в рейтинге прослушиваний «Яндекса». И внимают ей, затаив дыхание, именно зумеры, для которых пройдут «Алые паруса».

Или я слишком долго находилась во внутренней эмиграции и перестала понимать, как работает культурный пузырь и из чего он состоит — или всё это то же самое, что и раньше, только уже на другом материале.

Меня, конечно, позабавила эта «чисто американская история» взлёта карьеры: 66-летняя певица народных песен, которую ты со скукой перелистывал лет двадцать назад по телевизору, едва только начнётся пыльная передача «Играй, гармонь, любимая», теперь стала кумиром подростков и самым оплачиваемым артистом в России.

Но подростковый бунт всегда иррационален, и, если уж на то пошло: чем более странно и неожиданно — тем больше подростку нравится. Если я ходила с малиновыми волосами, носила колечко в губе и сходила с ума от Фреда Дарста и Джонатана Дэвиса, открывала для себя «Аматори», «7 Расу» и «Джейн Эйр» — и это было абсолютно непопулярно в Алмате, которая тогда разрывалась от хип-хопа и рэпа, и каждый казах должен был выбрать, откуда он: с Восточного или Западного побережья, — то сейчас подросток самовыражается на иной лад, выбирая народную музыку — то есть то, чего от него ждут меньше всего.

А есть ещё ведь и другая вещь. Помню, как лет восемь назад, шутки ради, после сетов модных диджеев в московских «Редакциях» и «Солянках» или посреди домашней вечеринки неожиданно звучал Валерий Меладзе — и собравшиеся подпевали песне «Текила-любовь»: все знали слова, не запоминая — эти песни звучали утром по радио, когда ты собирался в школу, на «Голубых огоньках», в автобусе и ассоциировались с детством.

Сначала это было guilty pleasure, пьяной дурью — истошно вопить под старые песни Пугачёвой, Меладзе и Агутина, потом — модным, со ставкой на оригинальность, а затем уже — обыденностью.

И теперь Агутин уже который год выступает на больших площадках; концерты Меладзе любят не только тётки в кофточках, как раньше, но и милые девушки, которые ещё на свет не родились, когда Валерий Шотаевич уже был сед и «тысячу раз обрывал провода».

А какое раздолье феномен Кадышевой даёт поклонникам метамодерна — с его постиронией и бесконечной беготнёй между высказыванием всерьёз и в шутку, невозможностью определиться и на чём-то наконец уже остановиться.

Впрочем, есть ещё и прозаическое объяснение: популярность Кадышевой объясняется ущербностью культурного мира, окружающего подростков, и — страшно сказать — его обозримостью. Воображения не хватит понадеяться, что Дуа Липа, Доучи или Чапелл Роан приедут на Дворцовую площадь или в «А2» с концертом.