Существует два рода близости. Первая основывается на душевном сходстве, на интеллектуальных совпадениях, на родстве мироощущений. Вторая сформирована привычкой, разделёнными вместе досугом, впечатлениями, etc. Эти крючки неглубоко входят под кожу и без боли извлекаются наружу, делая уход человека из нашей жизни незаметным, лёгким; по сути своей такие люди остаются чуждыми нам, несмотря на пережитое и прочувствованное вместе: так без грусти меняются декорации и провожаются взглядами статисты, место которых непременно займут следующие.
Но когда уходят люди, близость с которыми была беспрерывным взаимопроникновением и расширением внутреннего пространства, мир оглушённо замолкает, а вместе с ним глохнешь ты, безуспешно пытаясь обрести прежнее богатство звуков и шумов.
Впрочем, разве по-настоящему близкие уходят по-настоящему, разве может глубокая связь когда-нибудь прерваться?
Когда я думаю о расставаниях в таком ключе, я слышу отзвуки песни британской певицы Веры Линн с её непреклонным и жизнеутверждающим лейтмотивом «We’ll meet again», который обещает непременную будущую встречу, несмотря ни на что, невзирая ни на какие противодействия.
Я поддаюсь этому треклятому идеализму, я говорю ему: «Качай, качай меня на своих волнах, качай, пока не придёт отвлекающая от грусти тошнота», но знаю, что сколько ни увеличивай громкость в наушниках, пусть даже «Meet again» оглушительно загрохочет на весь город, пусть ею в унисон грохнут оркестры на всех сценах мира, некоторые встречи несбыточны, невозобновляемы, они безраздельно принадлежат прошлому.
И чтобы совсем не спятить, ты говоришь себе: «Крепкие связи не рушатся, они живут без продолжения, без продления, без встреч!» И, покуда льёт дождь, Вера Лине поёт песню, а в комнате — тепло и спокойно, ты проникаешься иллюзорным умиротворением и стараешься представить близость такого калибра, которой не нужны ни свидания, ни подтверждения, ни доказательства. Близость высшего порядка. Безусловная.