Несколько лет назад, когда мы только приобщались к ярмарке тщеславия XXI века — инстаграму, считалось зазорным публично делать селфи. 

Таких людей были единицы: в компании над ними подшучивали, а уже если человек, сидевший в одиночку в кафе, доставал смартфон и начинал пыжить губы, выгибать стан и придавать лицу приторные выражения и улыбаться — неестественно, ибо этим действиям не предшествовал импульс, они не были реакцией, а возникали искусственно, — на него бросали насмешливые взгляды, в его сторону летели ехидные реплики и обидные прозвища. Поэтому человек делал селфи украдкой, не без оснований опасаясь выглядеть идиотом в глазах окружающих.  

Сейчас никто не смущается и не оглядывается по сторонам: сделать селфи — это как заказать кофе, поправить причёску или почесаться. Всем кафе барышни теперь сидят и чешутся. До крови, до самозабвения.

Создавая селфи, человек как бы (то есть мнимо) обитает в двух реальностях. Из первой (материальной, в которой существует тело) он себя выключает; он делает селфи и ему всё равно как его образ воспримут окружающие, их для него нет: действия нацелены на зрителя, живущего в мире представлений, он ориентируется на мир теней из платоновской пещеры, на идеализированного зрителя.

Между тем, его зрители сидят рядом, не по ту сторону экрана, а за соседним столом, и могут наблюдать выхолащивание реальности. Выгодный ракурс, ретушь, искусная игра света и тени, сама специфика фотоискусства, отражающего бытие только в двух измерениях, лишают её полноты изначальных характеристик и добавляют черты, которыми объект фотографирования до появления кадра не обладал. 

Но только так фотография — искусно упакованная, созданная по стандартам воображаемого идеального мира — может кочевать по инстаграму, где она вскоре опустится на самое дно, вынуждая человека вновь и вновь терзать реальность и себя самого. И терпение людей, сидящих в кафе по соседству, конечно.

Анастасия Чайковская

Пишу прозу. О себе, о тебе, о нас.

Saint-Petersburg