Письмо

Здравствуй, ты. Снова и всегда ты, здравствуй.

Замечал ли ты, что все наши встречи — давние и вчерашние, длительные и совсем короткие — на три глотка обжигающего кофе, всегда продиктованы случайным стечением обстоятельств? И эти случайности — с их парящей легкостью и изяществом, далеко не так непреднамеренны, как может показаться сперва, если не задерживать взгляд, а всё время скользить поверх.

День за днём в жизни разворачиваются проверенные временем и опытом сюжеты, но однажды — когда неожиданно встречаешь знакомый длинный силуэт, видишь синие глаза, — они получают новое развитие, пусть даже мимолётно, совсем как на ледовом катке, когда летящие фигуры, едва пойманные на лету, вновь исчезают в морозном вихре, чтобы на следующем круге сойтись и разлететься снова.

Я не буду противиться соблазну выявлять без разбора и числа закономерности наших встреч, делать выводы, в которых больше жгучего желания, чем логики, которая не замедлит явиться как только я начну допытываться, какие дела кинули тебя в соседнее кресло самолёта, направили в ресторан в …-ом переулке, забросили в пропасть то ли балета, то ли оперы — тогда оркестр захлебывался и спотыкался Стравинским. В эти совпадения по-будничному легко объяснить: перенесли рейс, проходил рядом, любовь к симфонической музыке. Допустим, это так, но почему этих встреч так много, почему они давно уже стали настолько частыми и в какой-то мере ожидаемыми, что никто из нас уже по-настоящему не удивляется, увидев другого, и улыбается так, будто его тайные предчувствия сбылись — спокойной и мягкой улыбкой.

Мне хочется продолжить падать в лирический мир, рассказывая о наших встречах; не подбирать точных определений и не очерчивать границ собственных чувств, играючи порождая двусмысленность, но пора остановиться, иначе интерпретация заслонит двух реальных людей и их такие ненадёжные встречи.

Итак, ты редко бываешь рядом и каждое твоё появление как черта, которая проводится в моей жизни, разделяя прошлое и настоящее, напоминая, что я ещё на несколько шагов отошла от себя прежней; что за это время разрыв стал ещё шире, достигнув значений, когда уже не узнаёшь лиц на фотографиях, не чувствуешь связи с некогда дорогими людьми, вещами или событиями, и ощущаешь себя человеком с выдуманной биографией.

Мы садимся за стол, ты пьёшь кофе и спрашиваешь, как я живу. А я не могу ответить, потому как с последней встречи прошло много времени и о какой «я» рассказывать? Настоящая «я» только занесла ногу над разрывом между «до» и «после», ещё не осознав своего положения в невесомости, а вчерашняя находится в отношении неё на позиции выдумки беллетриста: всё очень знакомо и даже хорошо, но не чувствуется родства.

И так как наша связь никогда не была поверхностным знакомством, я не могу отшутиться и заговорить о недавних поездках и мелочах — это волнует воображение меньше всего, это годится для бесед с другими, — но и не могу начать о вещах по-настоящему важных, не чувствуя уверенности в твоей готовности занести ногу над пропастью.

Иногда я думаю о нас как о фигурах на шахматной доске, когда уже сделаны первые ходы, но настоящего столкновения ещё не случилось. И, рассуждая так, я подхожу к мысли о телесной близости — к теме, которая всегда невысказанно звучит на фоне внешне спокойных диалогов, приоткрывая на секунду дверь в тот мир, где никто не пытается выразить словами то, о чём лучше скажет тело.

Если бы наши отношения уже получили эту огранку, то твои вопросы могли быть чем-то вроде перебивки, которая заполняет пустоты между подтягиванием бретельки и борьбой с ремнём, когда главное уже сделано. Но телесная близость не сбывается: к ней ничего не ведёт, хотя в то же время ведёт всё, и мы продолжаем сидеть рядом, прислушиваясь к внутреннему гулу, который подскажет тему для разговора.

Пойми меня правильно: это письмо — без цели и умысла, оно скорее попытка задержать озвучением мысли ускользающее чувство, остановить его взмах, чтобы подумать о нас, о наших непредсказуемых, но таких своевременных встречах.

Иногда, когда случаются ночи особенные – сизо-лунные, вобравшие в себя шум и вой города, оставив только электрический стрёкот в щитке на лестнице, меня мучает мысль: а не теряем ли мы нечто по-настоящему важное, не пытаясь нарушить заведённый порядок встреч?

В этом мы с тобой похожи на двух случайных попутчиков, которые – совсем по-чеховски – сутки оживлённо обсуждают общих знакомых, тётушек, отравление революционера, а в последний час, когда поля и рощи за окном сменяются грязными зданиями-недомерками — жалкими предвестниками всякого русского города, понимают, что говорили не о том, а на то уже не осталось времени.

Но такие ночи случаются редко, они отступают перед днями, а днём перемалываются и не такие мысли, и я забываюсь и забываю, пока однажды в …-ом переулке, то ли на балете, то ли в опере, длинный силуэт, вопрос за кофе…